Сегодня основные статьи государственного бюджета пополняются за счет продажи углеводородного сырья в то время, как во всем мире прекрасно понимают, что намного выгоднее продавать продукты их переработки. Что же этому мешает и как на сегодняшний день чувствует себя химическая отрасль в России, мы спросили у президента Российского Союза химиков Виктора Петровича Иванова.
- Виктор Петрович, каково, на Ваш взгляд, сегодняшнее положение химической отрасли?
- Мы считаем химическую промышленность по-прежнему базовой промышленностью экономики: продукция отрасли, как щупальца, проникают во все отрасли – машиностроение, сельское хозяйство, строительство, электроника, ЖКХ, нефтегазовый комплекс и т.д.
К сожалению, мы утратили те позиции, которых достигли во времена СССР, но комплекс по-прежнему работает, и ситуация хотя и медленно, но выравнивается.
Беспокоит сегодня то, что мы постоянно увеличиваем импорт, и он уже превысил объемы экспорта. Да, нельзя выпускать товары всей химической номенклатуры, но импорт можно сократить за счет увеличения мощностей по нефтепереработке, производству лакокрасочных материалов, спецхимии и другим товарам. Над этим сегодня Российский Союз химиков работает вместе с Минпромторгом. Что мы имеем к настоящему моменту? В общем объеме выпуска продукции на долю химического сектора приходится 4,1%, более 8% от общего экспорта приходится на долю химических материалов. С одной стороны - хорошо. Но с другой – мало. Крайне мало. Недопустимо мало. Приведу еще одну цифру. В общем объеме импорта химикатов 66% составляют прочая и спецхимия, которая является неотъемлемым звеном в оборонно-промышленном комплексе нашей страны. Мы считаем, это недопустимым.
- Каковы основные тенденции и проблемы существуют сегодня в отрасли?
- Одна из наших главных проблем – устаревшие основные фонды. В последние два десятилетия мы во многом эксплуатировали как отрасль то, что было создано при Советском Союзе. Это было создано как за счёт создания мощностей, так и инфраструктуры, но при этом мы унаследовали ту архитектуру отрасли, которая была заложена в 70–80-х годах. И если посмотреть на современные тенденции, то эта архитектура отрасли не конкурентна, и просто продолжение создания новых мощностей или модернизация в старом их расположении, в старой логике, – она не имеет смысла.
Что заложено в основу современного расположения нефтехимических мощностей? Много крупных химических и нефтеперерабатывающих заводов мы строили в советское время на территориях союзных республик – на Украине и в Белоруссии, в Узбекистане, в Армении и Азербайджане. Строили специально ближе к источникам сырья и к границам СССР, чтобы облегчить и оптимизировать транспортировку продуктов за рубеж. Сегодня эти заводы нам не принадлежат, а верно служат братским народам. В результате у нас остались предприятия, расположенные не на месторождениях, не на границах и не той мощности.
Отрасль провалилась вместе со всей экономикой, но также провалилась очень сильно в 90-е годы за счёт того, что разрушились интеграционные связи. По сути, кто-то остался без сырья, кто-то остался без полупродуктов, а с середины 90-х годов отрасль росла достаточно разумными темпами, но при этом росла во многом за счёт использования старых ресурсов. И одновременно на рыночные адекватные цены выходили два серьёзных компонента нашей себестоимости – это электроэнергия и железнодорожные тарифы. И пока они были относительно невысоки в глобальном масштабе, мы могли эксплуатировать это старое наследие и на этом жить. Сейчас это невозможно. Именно поэтому, все компании задумываются о новых проектах в том или ином виде.
В мире произошло несколько важных вещей. Нефтехимия в 80-е годы была сосредоточена на три четверти в развитых странах, сейчас там присутствует всего-навсего 30–35 процентов. Несколько гигантских центров: огромный рост в Китае за счёт внутреннего потребления, невероятный рост на Ближнем Востоке за счёт прямой государственной политики. В мире усилилась концентрация производства, интеграция площадок и рост единичной мощности крупных площадок.
- Каково положение отраслевой науки и обеспечения отрасли кадрами?
- Это наш самый больной вопрос. Раньше в отраслевой научный комплекс входило около 100 институтов, большинство из которых были достаточно крупными. Так, в одном только Государственном институте азотной промышленности работало свыше 10 тыс. человек, у него было несколько филиалов в различных городах. Именно это и позволило, как я упоминал, в короткие сроки создать собственные аммиачные установки. Сегодня в этой организации, я думаю, работает не больше 200 человек. А около 80% институтов вообще исчезли (или остались только на бумаге и живут за счёт сдачи в аренду своих помещений). Такая печальная судьба постигла, например, НИИ шинной промышленности. А ведь он имел своё мощное опытное производство и на его шинах ездили автомобили из кремлевского гаража.
Мы очень надеялись, что наши вертикально интегрированные структуры будут развивать собственную науку, как это практикуется в развитых странах. Например, химический концерн DuPont тратит на науку до 2-3 млрд долларов в год, что сопоставимо с бюджетом всей Академии Наук РФ. Благодаря этому зарубежные корпорации не только двигают вперед своё производство, но и зарабатывают дополнительные средства, продавая готовые технологии. Но наши вертикально интегрированные компании не очень преуспели на данном поприще. Хотя СИБУР организовал в Томске хороший научный центр, имеет свои научные подразделения и «Фосагро».
К тому же в советские времена существовала неразрывная цепочка фундаментальная наука – отраслевая наука – производство. А сейчас, если научные институты и создают удачную технологию, они не в состоянии продемонстрировать её действие на практике, поскольку в основном утратили свои опытные производства. Правда, сейчас государство пытается организовать инжиниринговые центры. В частности, в химической отрасли такая структура должна появиться на базе Российского химико-технологического университета.
- Как Вы оцениваете перспективу организации нефте и газохимии согласно семикластерного принципа?
- Сегодня мировые лидеры химпрома развиваются за счет создания так называемых кластеров. В определенных местах, где есть хороший доступ к сырью, возводят крупные мощности по производству базовых для большой химии продуктов, скажем, этилена и пропилена. Это – матка кластера. А уже вокруг этих мощностей, на той же территории, строят всю нефтехимию и крупнотоннажную химию. Мелкое же и среднее химическое производство разворачивается ближе к потребителю. Таков общий принцип. Поэтому и для российской химии основной упор - формирование нефтегазохимических кластеров. Они помогут системно решать задачи по созданию конкурентоспособных производств, развитию инфраструктуры и росту спроса на нефтегазохимическую продукцию.
«План по развитию нефте и-газохимии до 2030» предполагает развитие российской нефтегазохимии как раз по принципу кластерного развития. Однако План-2030 принят около двух лет назад, но многие компании уже откладывают сроки ввода объектов в эксплуатацию. В качестве примера приведу развитие Каспийского нефтехимического кластера, который базируется только на объектах «ЛУКОЙЛа». Компания собирается наладить производство полимеров из газа, добываемого ею на Каспии, и благодаря этому добиться более высоких прибылей, нежели чем она получала бы, сдавая своё сырьё в трубу «Газпрома». Но осуществление этого проекта идёт очень вяло, и когда он реально заработает – неизвестно…
Уровень проработки государственных решений сегодня гораздо ниже, чем во времена СССР. Тогда сотни учёных и практиков, имевших огромный опыт, месяцами трудились над проблемой, изучали международную статистику, анализировали внутренний рынок. И правительственные постановления были настолько скрупулёзно проработаны, что придраться было не к чему. Сейчас же из министерств иногда выходят «скороспелки», которые не всегда достигают необходимого эффекта.
- Какие вопросы в развитии отрасли следует отдать на откуп государству, а какие могут решить компании самостоятельно?
- Мировая практика показывает, что современные химические, нефтехимические производства динамично развиваются под крылом (являются частью бизнеса) нефтегазодобывающих корпораций, в том числе и государственных. В некоторых странах этот показатель достигает 30–40%. У нас в этом плане дела обстоят не так хорошо. К сожалению, ни в одном документе не прописан механизм государственно-частного партнерства, что необходимо для реализации крупных и капиталоемких проектов, окупаемость которых составляет 7–10 лет.
Расширение мощностей нефтехимических предприятий и поддержка производителей – одна из ключевых задач нашей промышленной политики. Отдельная тема - грамотное таможенно-тарифного регулирования, настройка экспортных и импортных пошлин, которая позволяла бы использовать все имеющиеся конкурентные преимущества и развивать собственное нефтехимическое производство. Я считаю, этими вопросами наши органы власти должны заниматься вплотную. Однако Правительство чётко отслеживает ситуацию только в нефтегазовой отрасли, поскольку от этого зависит бюджет государства. Относительно неплохо регулируется рынок удобрений и каучуков. Но в остальных сегментах ситуация гораздо хуже, процесс принятия государственных решений более длительный. И это вина не только государственных органов, но и частного бизнеса. Наши предприятия ещё не умеют грамотно отстаивать свои интересы.
