Ключевые слова: ESG-факторы, энергетическое партнерство, Центральная Азия, энергетическая безопасность, энергетическая политика, энергетические интересы, низкоуглеродная энергетика, атомная энергетика.
Актуальность настоящего исследования обусловлена тем, что концепция ESG (от англ. Environmental, Social, and Governance – экологические, социальные и управленческие факторы) все более активно формирует политическую и институциональную среду международного сотрудничества, включая энергетическое партнерство. Центральная Азия, как макрорегион с богатейшими запасами природных ресурсов, становится ареной, где ESG выступает как инструмент трансформации политических взаимодействий и механизм перераспределения власти.
Особый интерес вызывают аспекты политического влияния ESG-факторов на региональное энергетическое партнерство.
В рамках энергетического партнерства ESG становится инструментом влияния, задающим стандарты поведения для государств и компаний, а также механизмом перераспределения политической власти через создание новых форм зависимости и ответственности. В определенных случаях ESG-механизмы могут формировать и цементировать партнерство. Участие в глобальных инициативах по устойчивому развитию позволяет государствам укреплять свои позиции на международной арене, демонстрируя приверженность современным стандартам экологической и социальной ответственности. Одновременно неуклонное следование принципам ESG способствует повышению прозрачности и подотчетности в энергетическом секторе, что снижает риски коррупции и укрепляет доверие инвесторов. Однако также необходимо учитывать, что ошибочно понимаемые идеи, зачастую противоречащие не духу, а букве ESG-парадигмы, могут оказывать негативное влияние, вредить и разрушать энергетические партнерства.
Для Российской Федерации Центральная Азия представляет собой стратегически важный макрорегион, как с точки зрения энергетической безопасности, так и с точки зрения геополитического влияния. В условиях растущего значения ESG-концепции в энергетических отношениях и трансграничном энергетическом партнерстве, Россия должна адаптировать свою политику, чтобы сохранить и укрепить свои позиции в регионе.
Между тем проблематика стратегического влияния ESG на региональное энергетическое партнерство в Центральной Азии предметом комплексного самостоятельного научного исследования в релевантной академической литературе на русском языке до настоящего времени не выступала, а материалы зарубежных исследователей, прежде всего, представителей западной политической и экономической науки, вызывают сомнения в объективности и неангажированности с учетом известного свойства в целом гибкой и адаптивной концепции ESG удобного использования в политических и иных манипуляциях [1, 2].
Целью настоящей работы выступает проведение комплексного политологического исследования, направленного на концептуальное осмысление влияния ESG-факторов на энергетическое партнерство в Центральной Азии.
Материалы и методы
Для достижения поставленной цели были использованы методы литературного обзора, концептуального анализа, политического форсайта и экспертного опроса. Материалы исследования включают результаты научных работ, опубликованные в качественных академических изданиях, сведения, приведенные в ежегоднике Deloitte [3] по поводу достижения национальных целей в области ESG, а также результаты экспертного опроса, проведенного автором в дистанционном формате в IV квартале 2024 года с привлечением 13 экспертов-ведущих специалистов аналитических энергетических агентств Китая, России, Узбекистана, Кыргызской Республики, Казахстана и Беларуси по вопросам энергетической политики. Экспертам предлагалось оценить выраженность проблем вовлечения ESG-компонентов в энергетические партнерства со странами СНГ в Центральной Азии по 5-балльной шкале, где наивысший балл присваивался в случае наибольшей выраженности соответствующей проблемы. В качестве итоговой оценки принималось медианное значение среди полученных экспертных оценок по конкретному фактору. Оценки проверялись на согласованность, при необходимости проводилось переоценивание с исключением экстремальных значений из оценочного пула.
Результаты и обсуждение
Концепт «партнерства» с политической и экономической точки зрения опирается на несколько ключевых основ, в число которых входят удовлетворение интересов всех сторон партнерства, паритетное участие в выгодах и справедливое распределение рисков [4, 5, 6] (рисунок 1). Сказанное характерно вообще для всех сфер человеческой деятельности, не только в энергетической сфере.
Во всех случаях, когда возникают асимметрии по любой из перечисленных основ, говорить о партнерстве не вполне уместно, в то же время могут результативно реализовываться иные формы взаимодействия.
Систематизируя положения, представленные в релевантной исследовательской литературе [7, 8, 9], ESG-концепцию следует рассматривать с политической точки зрения как совокупность нормативных и институциональных рамок, регулирующих взаимодействие различных акторов (государств, корпораций, международных организаций) в контексте глобального управления устойчивым развитием. Следует согласиться с утверждениями [10, 11] о том, что ESG-концепция представляет собой политически мотивированную стратегию, направленную на интеграцию экологических, социальных и управленческих факторов в принятие решений, что способствует формированию новых правил игры в международной политике.
Можно выделить несколько доктринальных подходов к оценке политического влияния ESG на энергетическое партнерство.
Сторонники первого подхода (напр. [10, 12]) исходят из того, что ESG усиливает роль международных организаций и транснациональных корпораций (ТНК) как регуляторов, что приводит к ослаблению суверенитета государств. В результате у межгосударственных партнерств в энергетической сфере возникают многочисленные уязвимости. Однако центры силы в международных отношениях переходят к отдельным блокам и надгосударственным образованиям. Классические и новые союзы, включая (применительно к энергетическому партнерству в Центральной Азии) Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС), группировку БРИКС и Евразийский союз (ЕАЭС) могут устанавливать надежные партнерства внутри структур и с прочими договаривающимися государствами. Однако и такие партнерства испытывают конкурентное давление, в том числе со стороны представителей однополярного мира, которые сами по себе составляют ныне влиятельную, хотя и не монолитную коалицию, именуемую «коллективным Западом», а также ТНК – третьей силой, которая ситуативно может примыкать к выгодному для себя использованию факторов ESG в энергетических отношениях, в то время как в ряде иных случаев будет находиться в выраженной к ним оппозиции.
Второй подход к оценке политического влияния ESG на энергетическое партнерство подчеркивает, что ESG является инструментом «мягкой силы», используемым странами Запада для продвижения своих интересов в регионах с богатыми природными ресурсами, таких как Центральная Азия [13, 14]. Речь не идет об однозначно положительном или однозначно отрицательном влиянии философии ESG на интересы энергетических партнерств как таковых, а прежде всего об осознанных практиках использования ESG-концепции для побуждения к сотрудничеству с теми странами, которые претендуют на роль «проводников» в данной области. Лидеры по ESG позиционируют себя как более привлекательные партнеры, сотрудничество с которыми, в частности, обеспечивает дополнительные меры по охране окружающей среды при добыче топливно-энергетических ресурсов, производстве электроэнергии, транспортировке энергоносителей. Соответствующие преимущества обеспечивают имеющиеся технологии и компетенции, вплоть до «мифического» носительства едва ли не сакральных знаний в области ESG [15]. Однако соответствующие нарративы нередко сочетаются с явными или скрытыми побуждениями к отказу от партнерства с теми, кто порицается этими «проводниками» с позиций концепции ESG. Коллективный Запад может и, как показывает практика, активно использует ESG-риторику для борьбы с конкурентами за территориальные энергетические партнерства. В частности, в Центральной Азии негативный образ формируется у Китая, Индии, Ирана и России, которые рассматриваются как соперники самопровозглашенным лидерам по ESG – странам коллективного Запада. Несоответствия пытаются найти в экологическом компоненте (истощительное природопользование, недостаточные инвестиции в сокращение углеродного следа) и в социальном (попытки изолировать Россию, Китай и фактическая изоляция Ирана под надуманными предлогами, включая обвинения в подрыве международной безопасности). В частности, еще до введения прямых рестрикций коллективным Западом систематически создавался имидж России как токсичного партнера, сотрудничество с которым, в том числе в энергетической сфере, недопустимо для социально ответственных государств и компаний [16]. Сегодня аналогичную атмосферу токсичности страны Запада пытаются сформировать применительно к энергетическому партнерству ряда стран мира с Китаем [17]. Однако подобные практики могут рассматриваться и как обоюдоострое оружие. В частности, Китайская Народная Республика, имеющая активные интересы в энергетическом партнерстве в Центральной Азии, приступает к активному продвижению собственного имиджа нового высокотехнологичного лидера в зеленой энергетике, тем самым укрепляя конкурентные позиции и развивая партнерские отношения в регионе [18].
Представители следующего подхода фокусируют внимание на ESG как механизме повышения прозрачности и подотчетности, что создает условия для более стабильного партнерства, в том числе в энергетической сфере [19, 20]. Данное явление более характерно для корпоративного сектора, однако важно учитывать, что корпорации являются неотъемлемыми участниками многоступенчатого механизма международного (трансграничного) партнерства в энергетике. Доверие как основа партнерских взаимоотношений формируется и укрепляется разными путями, и один из них – транспарентность и подотчетность вовлекаемых в партнерство субъектов. Развитие системы корпоративной отчетности и повышение транспарентности в экономических отношениях в этом смысле может рассматриваться как одно из цивилизационных достижений ESG-концепции, в отличие от целей в области экологической и социальной ответственности, успешное достижение которых не гарантируется ни самим фактом принятия соответствующих опережающих обязательств, ни раскрытием отчетности в области устойчивого развития.
Сторонники четвертого подхода рассматривают ESG как форму неоколониализма, в рамках которого экологические и социальные требования используются для ограничения конкурентоспособности развивающихся экономик [21, 22], в контексте предмета настоящей публикации – в ограничениях доступа развивающихся стран к рынкам сбыта энергетической продукции и доступной транспортировке энергетических ресурсов.
Наконец, сторонники еще одного, пятого подхода в предметной области полагают, что ESG способствует демократизации энергетического сектора через вовлечение гражданского общества [23, 24]. Соответствующие тезисы, распространяемые многочисленными западными исследователями, как думается, заслуживают определенного внимания. Однако важно понимать, что их жизнеспособность будет проверяться только в истинно демократических обществах, без перекосов в восприятии ESG-парадигмы и попыток манипулятивного воздействия на международных партнеров.
С учетом изложенного представляется, что для получения развернутой картины объективных научных представлений по поводу оценки политического влияния ESG на энергетическое партнерство целесообразно применить комбинированный подход, который учитывает как позитивные аспекты ESG (прозрачность, устойчивость), так и его использование в качестве инструмента политического давления, потенциально дестабилизирующих международные энергетические отношения и в этой связи не формирующих, а, наоборот, разрушающих истинные энергетические партнерства.
Следовательно, в Центральной Азии, как и в других регионах мира, механизм ESG может стать платформой для диалога между государствами и международными структурами в энергетическом партнерстве, но при этом важно учитывать риски навязывания внешних стандартов и многочисленных политических манипуляций. В этой связи важно учитывать экономическую и политическую историю стран макрорегиона, проблемы ресурсной обеспеченности и вопросы энергетической безопасности.
Релевантные исследования свидетельствуют о том, что ESG становится «энзимом» для энергетического партнерства в тех случаях, когда оно стимулирует внедрение инновационных технологий, улучшает управление ресурсами и создает условия для долгосрочной устойчивости проектов, при этом в условиях реальной политики подобные ситуации встречаются крайне редко [19, 20, 23, 24], хотя, в частности, соблюдение стандартов ESG может повысить доверие инвесторов и снизить политические риски.
Однако ESG превращается в препятствие, когда предъявляемые требования становятся чрезмерно жесткими и не учитывают локальные реалии, тем более при наличии осознанного манипулятивного давления со стороны заинтересованных акторов. В Центральной Азии подобные перекосы уже сейчас проявляются в виде конфликтов между экологическими стандартами и экономическими интересами стран региона, которые стремятся максимизировать доходы от экспорта энергоресурсов / их транспортировки (включая возрождение «Великого шелкового пути») [25].
Факторы энергетического партнерства – такие как доступ к технологиям, политическая стабильность и региональная интеграция – играют ключевую роль в определении того, будет ли ESG способствовать сотрудничеству или создавать барьеры. В частности, если страны региона воспринимают ESG как средство укрепления своей энергетической безопасности через диверсификацию поставок, оно становится катализатором партнерства. Однако если ESG используется для установления внешнего контроля над их ресурсами, это вызывает закономерное сопротивление. При этом следует учитывать особенности регионального социального менталитета, когда за внешним политическим принятием навязываемых требований и стандартов будет скрываться систематически накапливаемый протест, с отложенной реализацией в виде политических кризисов и перманентных революций, в результате которых отдельные международные партнеры, которые, как могло бы показаться, обеспечили контроль за ресурсами и надежные долгосрочные отношения по поводу их распределения, в одночасье рискуют потерять все или практически все свои «достижения».
Необходимо отметить, что в странах СНГ Центральной Азии реализация ESG-концепции находится на ранних стадиях. В исследовании глобальной международной аудиторско-консалтинговой корпорации Deloitte [3] отслежен прогресс в достижении национальных целей ESG в различных секторах экономики, включая энергетику, в баллах от 1 до 100, соответствующих проценту достижения целей. Результаты в динамике за последние десять лет применительно к анализируемым государствам приведены на рисунке 2.
Так, можно констатировать, что Казахстан демонстрирует наиболее активный подход к внедрению ESG-принципов благодаря постановке амбициозных целей по декарбонизации экономики и привлечению иностранных инвестиций, при этом балансируя, насколько имеется возможностей, сотрудничество с подсанкционной Россией и прямо конфликтующими друг с другом Китаем и США (вместе со странами ЕС). Впрочем, долгосрочная устойчивость существующей конструкции многовекторного энергетического партнерства Казахстана в силу непрерывно нарастающей геостратегической турбулентности может быть поставлена под сомнение, тем более с учетом того, что сам Казахстан стремится играть роль энергетического доминанта в регионе, с подчинением других стран Центральной Азии интересам собственной энергетической безопасности и внешней политики [26]. Достижение столь амбициозных задач неизбежно сталкивается с необходимостью противоборства с лидерами мировой энергетики, которое рано или поздно способно перейти в открытую фазу. Однако в текущей его латентной фазе, напротив, многочисленные достижения Казахстана в сфере ESG образуют конкурентные преимущества, как устойчивого и ответственного партнера в энергетике.
Республика Узбекистан также предпринимает шаги в направлении активного внедрения ESG в энергетические партнерства, особенно в контексте модернизации энергетической инфраструктуры, включая обязательства зарубежных партнеров по предоставлению энергосберегающих и углеродонейтральных технологий в рамках совместно реализуемых проектов и обязательного привлечения местных сообществ к таким проектам, вместе с компенсацией вреда окружающей среде [27, 28]. Узбекистан в целом, как и Казахстан, стремится проводить внешне независимую и сбалансированную политику в отношении трансграничного энергетического партнерства, сталкиваясь с аналогичными сложностями, которые, впрочем, сложнее преодолеть ввиду худшей ресурсной и факторной обеспеченности страны. При этом сам Узбекистан готов и пытается конкурировать с Казахстаном за роль лидера в региональной энергетике и в экономике в целом, хотя с учетом фактически имеющихся возможностей основные усилия сводятся к тому, чтобы с той или иной мерой успешности не допустить безоговорочного доминирования Казахстана. Именно фактор конкуренции с Казахстаном, по мнению отдельных исследователей (см. напр. [29, 30]), становится ключевой причиной невступления Республики Узбекистан в ЕАЭС, однако возможные потери государства от такого решения, в частности в контексте развития регионального и трансрегионального энергетического партнерства, в долгосрочной перспективе могут оказаться значительными. Ситуативно же Республика Узбекистан даже находится в определенном выигрыше, поскольку не аффилированность с ЕАЭС позволяет выгодно играть роль посредника в энергетических отношениях между Россией и другими странами, осложненных санкционным фактором. Именно Республика Узбекистан поставлена экспертами Deloitte на первое место среди стран Центральной Азии среди бенефициаров «петельных механизмов» обхода санкций, налагаемых на энергетический сектор России с 2022 года, (см. рисунок 3), при этом оценивался не только возможный доход от подобного посредничества, но и наличные риски, понижающие ожидаемую результативность вовлечения страны в соответствующие механизмы.
Что касается других постсоветских государств Центральной Азии в контексте внедрения философии и механизмов ESG в энергетику в целом и в энергетическое партнерство в частности, необходимо отметить, что Кыргызстан, Таджикистан и Туркменистан сталкиваются с серьезными институциональными и экономическими ограничениями, которые затрудняют интеграцию ESG-стандартов. В случае с каждой страной фактические ограничения отличаются и включают в себя истощительное природопользование, проблемы с обеспечением свободной конкуренции, политическую нестабильность и угрозы преступности. Наиболее привлекательным для международного партнерства с позиций ресурсной обеспеченности выступает фактически закрытый для внешнего мира энергетический сектор Туркменистана, в то время как два других государства вызывают интерес в предметной области прежде всего в контексте энергетического транзита.
В соответствии с результатами проведенного нами экспертного опроса (см. рисунок 4), основные проблемы вовлечения ESG-компонентов в энергетические партнерства со странами СНГ в Центральной Азии включают слабость правовых систем, недостаток прозрачности и коррупцию. Кроме того, имеет место противоречие между необходимостью соблюдения ESG стандартов и стремлением к быстрому экономическому росту за счет экспорта энергоресурсов. Это создает ситуацию, при которой ESG воспринимается скорее как внешнее давление, чем как внутренний приоритет.
Источник: составлено автором по результатам проведенного экспертного опроса
Соответствующие перекосы, в свою очередь, не сказываются позитивно на развитии энергетических партнерств с участием стран Центральной Азии. В этой связи необходимо отдельно остановиться на описании интересов ключевых внешних акторов – России, Китая, США и стран ЕС в контексте реализации ESG-парадигмы для укрепления энергетических партнерств со странами макрорегиона. С учетом материалов релевантных исследований, описанных выше, и с применением метода политического форсайта соответствующие интересы могут быть описаны следующим образом:
— российские акторы усматривают в инструментах и механизмах ESG возможность укрепить свои позиции как ответственного поставщика энергоресурсов, но также справедливо опасаются использования данной концепции для ограничения своего влияния, исторически сильного в Центральной Азии;
— Китай рассматривает ESG как инструмент для продвижения собственных технологий в области возобновляемой энергетики и укрепления экономических связей с регионами через инициативу «Один пояс – один путь», однако, как и Россия, потенциально сталкивается с недружественными манипулятивными активностями по применению ESG-требований и нарративов для ослабления конкурентных позиций в существующих и новых энергетических партнерствах в макрорегионе;
— США используют ESG для продвижения демократических ценностей и снижения зависимости региона от российских и китайских энергоресурсов – при этом одновременно реализуют цели укрепления собственного политического и экономического влияния на страны региона вплоть до полной постановки в собственную зависимость. Именно США могут рассматриваться как инициатор политических кризисов и государственных переворотов в Кыргызстане, как спонсор конфликтов и нестабильности в других государствах Центральной Азии, за исключением, пожалуй, лишь Туркменистана [31, 32];
— страны ЕС активно продвигают ESG-стандарты как часть своей климатической политики и стремятся диверсифицировать источники энергопоставок. Однако субъектность ЕС в условиях непродуктивной «коллективизации» Запада с подчинением вашингтонскому обкому может быть поставлена под сомнение, а вместе с этим и рациональность поведения во внешних социально-экономических отношениях, включая энергетическое партнерство. При этом зачастую попытки ЕС навязать строгие экологические стандарты могут столкнуться с сопротивлением со стороны Китая и России, которые делают акцент на экономическом развитии региона.
В условиях беспрецедентных односторонних международных санкций Россия сталкивается с необходимостью адаптироваться к новым реалиям международного энергетического рынка. С одной стороны, ESG может стать возможностью для продвижения российских технологий в области углеродного захвата или атомной энергетики как альтернативы углеводородам. Кроме того, Россия может использовать свои обширные природные ресурсы для создания «зеленых» экспортных продуктов. С другой стороны, ESG несет угрозы для России в виде усиления давления со стороны западных стран и ограничения доступа к финансовым рынкам, что в последние несколько лет существенно осложняет реализацию крупных проектов в Центральной Азии и понижает конкурентоспособность российских энергетических компаний. Для сохранения позиций России необходимо разработать собственную интерпретацию ESG, которая будет учитывать национальные интересы и особенности региона.
Как отмечалось во введении и подтверждено в ходе настоящего исследования, в условиях растущего значения ESG-концепции российской стороне важно политику по участию в энергетическом партнерстве со странами Центральной Азии, чтобы сохранить и укрепить свои позиции в регионе, одновременно решая задачи обеспечения национальной энергетической безопасности и укрепляя национальные экономические интересы, не вступая в конфликт с ключевыми интересами дружественных стран-партнеров.
Обновленная государственная политика России по энергетическому партнерству со странами Центральной Азии должна делать акцент на технологических решениях, способствующих снижению углеродного следа без ущерба для экономического роста государств-партнеров. В частности, более активно продвигая сотрудничество в области атомной энергетики как низкоуглеродной альтернативы традиционным углеводородам. В том числе через информирование и пропаганду, обмен знаниями и опытом – важно не только неуклонно подтверждать безусловно развитые компетенции в атомной энергетике, по многим аспектам заведомо опережающие любых международных конкурентов, но и активно доказывать состоятельность атомной энергетики как устойчивой, энергетически и экономически безопасной альтернативы дорогостоящей и ресурсоемкой возобновляемой энергетике.
Необходимо активизировать, по аналогии с Китаем, участие страны в формировании региональных ESG-инициатив, которые будут учитывать локальные реалии и избегать навязывания внешних стандартов, включая, помимо прочего, создание совместных платформ для обмена опытом и технологиями в области устойчивого развития. Важно также укреплять образовательное и научное сотрудничество, чтобы способствовать развитию местных компетенций в области ESG в странах Центральной Азии.
Особое внимание в предметной области следует уделить развитию инфраструктуры транспортировки энергоресурсов. Российской стороне необходимо предлагать и продвигать в Центральной Азии проекты по модернизации трубопроводных систем с учетом экологических стандартов, что позволит не только повысить эффективность транспортировки, но и укрепить взаимозависимость между Россией и странами региона. Минимизация санкционных рисков и «токсичности» может быть достигнута за счет развития многостороннего партнерства, в частности на основе устойчивой и высоко авторитетной платформы БРИКС.
Наконец, Российской Федерации важно результативно использовать все имеющиеся дипломатические ресурсы для противодействия попыткам внешних акторов монополизировать ESG-дискурс в регионе, включая, помимо прочего, активное участие в международных форумах по устойчивому развитию и продвижение альтернативных подходов к реализации ESG-принципов.
Заключение
Проведенное исследование позволяет прийти к выводу о том, что политическое влияние ESG-концепции на энергетическое партнерство в Центральной Азии носит амбивалентный характер. С одной стороны, оно открывает новые возможности для модернизации энергетической инфраструктуры и укрепления регионального сотрудничества. С другой стороны, реализация инструментов и механизмов, относящихся к реализации ESG-парадигмы, создает риски усиления внешнего давления и ограничения суверенитета стран региона, нивелируя результативность или вовсе разрушая энергетические партнерства, в том числе подталкивая к сотрудничеству с недружественными и/или непродуктивными акторами.
Для Российской Федерации адаптация к новым реалиям энергетического партнерства со странами Центральной Азии в контексте развития ESG-парадигмы требует комплексного подхода, который сочетает технологические инновации, дипломатическую активность и учет локальных особенностей региона. В условиях глобальной трансформации энергетических рынков Россия должна не только защищать свои интересы в Центральной Азии, но и предлагать странам региона альтернативные пути устойчивого развития, которые будут соответствовать их национальным приоритетам.
Таким образом, успешное использование ESG-парадигмы в интересах энергетического партнерства Российской Федерации в макрорегионе Центральной Азии возможно только при условии активного участия в формировании региональной повестки дня, основанной на принципах взаимного уважения и учета специфики Центральной Азии, что, в свою очередь, позволит не только сохранить позиции России в регионе, но и укрепить роль страны как ответственного партнера в глобальном энергетическом сотрудничестве.
Литература
1. Никишин В.Д. Репутационная безопасность и медиабезопасность компаний и проектов в контексте целей устойчивого развития и ESG-принципов // Актуальные проблемы российского права. – 2022. – Т. 17. – № 9 (142). – С. 73–82. DOI: 10.17803/1994-1471.2022.142.9.073-082.
2. Chen M. ESG performance and firm misconduct: Evidence from R&D manipulation // Economics Letters. – 2024. – Vol. 237. – P. 111668. DOI: 10.1016/j.econlet.2024.111668.
3. ESG National Goals Survey and Outlook. – London: Deloitte, 2024. – 98 p.
4. Brinkerhoff J. M. Assessing and improving partnership relationships and outcomes: a proposed framework // Evaluation and program planning. – 2002. – Vol. 25. – № 3. – P. 215–231. DOI: 10.1016/S0149-7189(02)00017-4.
5. Ng A. et al. Risk sharing and social impact partnerships // In: Social Capital and Risk Sharing. – Palgrave Macmillan US, 2015. – P. 133–156. DOI: 10.1057/9781137476050_8.
6. Wang Y., Gao R. Risk distribution and benefit analysis of PPP projects based on public participation //International Journal of Strategic Property Management. – 2020. – Vol. 24. – № 4. – P. 215–225. DOI: 10.3846/ijspm.2020.12329.
7. Глушакова О.В., Черникова О.П. ESG-повестка: новые реалии для российских предприятий черной металлургии в условиях мирового геополитического кризиса // Вестник Кемеровского государственного университета. Серия: Политические, социологические и экономические науки. – 2023. – Т. 8. – № 1 (27). – С. 50–62. DOI: 10.21603/2500-3372-2023-8-1-50-62.
8. McCarthy M. A. Politics as a market force: ESG investing and the class politics of financial flows // The Contradictions of Pension Fund Capitalism. – 2017. – P. 99–119.
9. Passas I. et al. ESG controversies: A quantitative and qualitative analysis for the sociopolitical determinants in EU firms //Sustainability. – 2022. – Vol. 14. – № 19. – P. 12879. DOI: 10.3390/su141912879.
10. Hill J. Environmental, Social, and Governance (ESG) investing: A balanced analysis of the theory and practice of a sustainable portfolio. – Academic Press, 2020. – 370 p.
11. Pollman E. The making and meaning of ESG // Harv. Bus. L. Rev. – 2024. – Vol. 14. – P. 403. URL: https://www.ecgi.global/sites/default/files/working_papers/documents/esgcoverecgifinal.pdf.
12. Bailey K. The empire of ‘global civil society’: corporations, NGOs, and international development // The Global Citizenship Nexus. – Routledge, 2020. – P. 241–259.
13. Причины и следствия системной бедности в Центральной Азии: теоретическое и практическое измерения / отв. ред. Д.В. Сапрынская. – М.: РАС, 2023. – 92 с.
14. Volz U., Lo Y., Mishra V. Scaling up green investment in the Global South: Strengthening domestic financial resource mobilisation and attracting patient international capital. – London: SOAS Centre for Sustainable Finance, 2024. – 118 p. DOI: 10.25501/SOAS.00041078.
15. Bradley C. M. It's Not Easy Being Anti-Greenwashing // University of Miami Legal Studies Research Paper Forthcoming. – Miami, 2024. – 40 p. DOI: 10.2139/ssrn.4784535.
16. Rogers D. The depths of Russia: oil, power, and culture after socialism. – Cornell University Press, 2015. – 394 p.
17. Ferreira G., Critelli J. China’s global monopoly on rare-earth elements // The US Army War College Quarterly: Parameters. – 2022. – Vol. 52. – № 1. – P. 57–72.
18. Kozhirova S., Batyrbayev K., Li J. Cooperation of China with the countries of Central Asia within the framework of Chinese global initiatives // Journal of Central Asian Studies. – 2024. – Vol. 94. – № 2. – P. 4–22. DOI: 10.52536/3006-807X.2024-2.01.
19. Forsberg W. et al. Advantages of applying ESG for sustainable growth. – 2020. URL: https://hdl.handle.net/20.500.12380/304073.
20. Stasiskiene Z. Environmental accounting: Concept, methodology, and application // Responsible Consumption and Production. – Cham: Springer International Publishing, 2022. – P. 205–215. DOI: 10.1007/978-3-319-95726-5_27.
21. Bellos S. K. A Review of the Political Critique to the Idea of Sustainable Development //Sustainable Economic Development. – 2024. – P. 97–116.
22. Mutuma K. W. Africa’s Contribution to the Discourse on Environment, Renewable Energy and Sustainable Development // South African Yearbook of International Law. – 2023. – Vol. 48. – № 1. – P. 1–26. URL: https://hdl.handle.net/10520/ejc-sayil-v48-n1-a3.
23. Boyer M. et al. Beyond ESG: reforming capitalism and social democracy // Annals of Corporate Governance. – 2021. – Vol. 6. – № 2–3. – P. 90–226. DOI: 10.1561/109.00000033.
24. Schoenmaker D., Schramade W. Financing environmental and energy transitions for regions and cities: creating local solutions for global challenges // Paper for an OECD/EC Workshop on financing environmental and energy transitions. – 2019. – 59 p. DOI: 10.2139/ssrn.3599981.
25. Usman S. M. Different Approaches on Central Asia: Economic, Security, and Energy. – Rowman & Littlefield, 2023. – 158 p.
26. Raimondi P. P. Central Asia oil and gas industry-The external powers’ energy interests in Kazakhstan, Turkmenistan and Uzbekistan. FEEM Working Paper No. 6.2019 – FEEM, 2019. – 83 p. DOI: 10.2139/ssrn.3386053.
27. Салахутдинова Ю. Как достичь высоких показателей устойчивости и избежать гринвошинг, Или роль ESG-отчетности в достижении ЦУР в Узбекистане // YASHIL IQTISODIYOT VA TARAQQIYOT. – 2024. – Т. 1. – № 3.
28. Умарова Ш. ESG-трансформация бизнеса – общенациональная задача стратегии развития Узбекистана // Перспективы реформирования и устойчивого развития народного хозяйства. – 2024. – Т. 1. – № 1. – С. 155–160.
29. Зиядуллаев У.С., Зияева М.М. Развитие международных торгово-экономических связей Республики Узбекистан // Российский внешнеэкономический вестник. – 2018. – № 7. – С. 62–74.
30. Sakwa R. Eurasian integration: a project for the 21st century? // The Eurasian project and Europe: Regional discontinuities and geopolitics. – London: Palgrave Macmillan UK, 2015. – P. 53–71. DOI: 10.1057/9781137472960_4.
31. Наумов А.О. К вопросу о причинах «тюльпановой революции» в Кыргызстане: роль внешнего фактора // Гуманитарий: актуальные проблемы гуманитарной науки и образования. – 2021. – Т. 21. – № 1 (53). – С. 9–18. DOI: 10.15507/2078-9823.053.021.202101.009-018.
32. Урманбетова Ж. Кыргызстан: пересечение интересов России и США // Историческая и социально-образовательная мысль. – 2014. – № 1. – С. 165–174.
